Я оглянулась на нее, болезненно улыбаясь.
— Попробуй. В живых вы меня все равно не оставите, так что смерти я не боюсь. Будете пытать? Уверяю вас, долго я не протяну. Слишком высокая чувствительность к боли. А отдать свой дар какому-то демону… Увольте.
— Дрянь! — Жадный подскочил и наотмашь хлестнул меня по лицу. Я не сделала даже попытки увернуться. Нет, от силы я отрекаться не буду. Просто не смогу. И не потому, что это страшно само по себе. Нет. Дело в тексте отречения. Это не абстрактный ритуал, как в инквизиции, это жертвоприношение. Для демона. А Древний, получивший частичку Изначального, получает способность проникнуть на иной план.
Рисковать так? Ну уж нет.
Белобрысый псих с силой пнул меня под ребра. Я согнулась, жадно глотая ставший вдруг сухим и густым воздух. Сквозь ватный барьер до меня долетел голос Лобейры.
— Тише, сынок. Здесь нужно действовать тоньше. Иначе эта равейна и вправду загнется до того, как проведет ритуал. Ведите пленников. Слышишь, — она обратилась к кому-то третьему. — Я была права. А ты еще хотел оставить детишек в лагере… Вот и пригодились.
Детишек?!
Это же не значит, что Ханна и Ками…
— Найта!
В зал кубарем вкатился встрепанный мальчишка с разноцветными волосами. И почти сразу же за ним внутрь втолкнули испуганную девчонку с кровавыми подтеками на лице.
Моя… Хани? И Кайл? Нет…
Горло свело судорогой.
— Их-то за что? — просипела я, жмурясь. Соленые капли чертили дорожки на обожженной коже.
— Как за что? — наигранно удивилась Лобейра. — Мальчишка — полукровка. Лис, если я не ошибаюсь. Мы полагали, что очистили землю от его мерзкого клана, но похоже, ошибались. Видимо, кто-то из заботливых родителей решил спрятать ребенка среди людей. Мои благодарности, Ната, — она издевательски поклонилась мне, — если бы не ты, мы бы ни за что не вышли на этого мальчишку. А что до девки… Равейны заслуживают смерти. Все равейны.
В глазах потемнело. Это я виновата, только я. Если бы не моя безалаберность, то сейчас мы не оказались бы в такой ситуации. Посчитала себя сильно взрослой? Давно не получала по носу? Забыла, что на любую силу найдется сила коварнее и хитрее?
Дура. Дура, дура!
— Интересно, — задумчиво протянула Лобейра, прижимая к себе девчонку, — если я сделаю так, — из рукава вылетел нож, упираясь в бронзово-загорелую кожу шеи, — твое решение не изменится?
Я встретилась взглядом с Ханной. Огромные зрачки — как черные зеркала. И в них страх, страх. И немой вопрос: почему? Почему я?
— А если изменится — что тогда? — угрюмо спросила я, не отводя взора от посеревшего лица девочки. — Отпустите ее?
— Посмотрим, — промурлыкала волчица, чуть надавливая ножом. По горлу скатились темные капли, теряясь в пушистом вороте свитера. Ханна вскрикнула.
Черные, дрожащие зеркала. Что в них отражается?
— Поклянись, что не убьешь ее, — потребовала я. — Что не убьешь ни Ханну, ни Ками, и это не сделает никто из твоего клана.
— Клянусь, — легко пообещала Лобейра. Первый довольно усмехнулся. Наверняка лжет. Но это шанс… В конце концов, я несу ответственность за этих детишек… За моих друзей. Которых я подвела…
Листок смялся под моими пальцами.
А отречение… Вспышкой настигло озарение. Они ведь знают меня, как Нату Верманову? Вот и вставлю это имя. Оно все равно не настоящее… Силы, я, конечно, лишусь, но к демону она точно не попадет.
— По рукам, — я медленно кивнула. Зрачки Ханны вздрогнули.
О, великий Теояомкуи, повелитель смерти…
…Темное стекло в обрамлении старой бронзы…
… взываю к тебе…
…Тонкие пальцы тянутся к поверхности… Невесомый щелчок ногтем…
…я, Ната Верманова, клянусь именем своим…
…невыносимо долгое мгновение, когда по целому еще стеклу разбегаются трещинки-паутинки…
…силою своей…
…тихий вздох — и зеркальная крошка осыпается на землю…
Рывок вперед — и сталь разрывает натянутую кожу. Кровь выплескивается, как в фильмах ужасов — густым, горячим, остро пахнущим потоком. Лобейра вскрикивает. А из горла равейны вырывается хрип.
— Я хочу… я хочу… — взгляд стекленеет. Голос становится тише. В темных зрачках осыпаются серебряные осколки. — Я хочу, чтоб вы все сдохли, гады!
Кровь на полу начинает искрить, будто сквозь нее пропускают электрический ток. Ханна медленно выскальзывает из расслабленных рук Лобейры и оседает на пол. Мир подергивается потусторонними тенями. Вой, хохот, тихий плач… Ветер завывает, но этот вой не похож на волчий. Так воют брошенные собаки.
Кажется, я слышу крики. Полные ужаса, боли, отвращения. И сквозь них прорывается звук рыданий…
Пляска стихий продолжалась всего несколько секунд. Когда она остановилась, то вокруг не было ничего живого — только обломки черного алтаря, остывающие угли и изломанные, мертвые тела. Много тел… И Ханна… Нет…
Тихо поскуливая, я подползла к девочке, хрупкой куклой застывшей на полу. Обрывки джинсов тут же намокли от крови. Все так бессмысленно… Я мягко обвела пальцами веки — как крылья мертвых бабочек, мягкие ресницы, четкую линию скул… Она могла вырасти, и стать такой сильной, такой необычной, такой прекрасной… А я отняла у нее это все. Купила ее жизнью свою. Во всем виновата только моя беспечность…
Всхлипывая, приподняла ее, прижимая к себе, зарылась лицом в промокшие от крови волосы. Дура. Поздно плакать… уже поздно.
Где-то рядом жалко, тонко тявкнули. Шорох — и к моему боку прислонилось что-то горячее, пушистое. От удивления у меня даже слезы высохли. Неужели кто-то из ведарси… выжил?