Зажечь звезду - Страница 20

Потянулись долгие часы, в течение которых Тантаэ безуспешно пытался привести мальчика в чувство. Он перепробовал все: поил его собственной кровью, пробовал проникнуть в его сознание, используя телепатию, и снова и снова звал его. Бесполезно. Тантаэ казалось, что мальчик осознанно сопротивляется попыткам разбудить его. Под конец Таю удалось-таки обойти защиту юного шакаи-ар, и то, что он почувствовал…

Боль. Одиночество. Холод. Усталость. Зачем возвращаться в этот мир, где тебя никто, абсолютно никто не ждет? Лучше так. Спать, не видя снов, безропотно ожидая, когда это, наконец, закончится.

Тантаэ в ужасе отшатнулся. Он-то думал, что знает, каково это — видеть, как прежняя жизнь сгорает дотла, оставляя после себя лишь горький пепел ушедшего времени. Какая ошибка! И что теперь делать? Вернуть мальчика к жизни, которой он не желает — жестоко. Оставаться в крепости — опасно. Бежать и бросить его здесь — невозможно.

Тантаэ хотел уже встать и выйти из комнаты, чтобы еще раз обдумать все в одиночестве, когда почувствовал, как детские пальцы доверчиво вцепились в его ладонь. В темных, как ночное небо, глазах светилась отчаянная надежда. «Не уходи, — попросил Максимилиан. — Не уходи…» И снова провалился в беспамятство.

Тантаэ судорожно втянул воздух, ставший вдруг невыносимо горьким, и понял, что никуда не уйдет. Ни этой ночью, ни следующей. Вообще никогда.

* * *

— Знаете, леди, не особенно умные люди спрашивают меня иногда: зачем я берегу его? Зачем ношусь с этим неблагодарным мальчишкой, как дурень с писаной торбой? Ксиль столько раз подставлял меня, ввязывался, не слушая советов, в поистине убийственные авантюры… — Пепельный князь опустил глаза, преувеличенно внимательно разглядывая узоры на деревянной столешнице. Выбившиеся из прически пряди мягко переливались всеми оттенками синего в лучах зарождающегося рассвета. Внезапно тонкие губы искривились в странной, почти болезненной улыбке. — Они удивляются… А я помню. Каждую минуту помню, с чего начался его путь.

С моего языка рвались какие-то глупые, утешительные слова, но я силой заставила себя молчать. Будто ему нужна моя жалость! Тантаэ неподвижно сидел, уставившись в одну точку. И догадываюсь, что видел он не замызганную столешницу с ополовиненной чашкой давно остывшего кофе.

— Не грустите… — это мой голос такой хриплый? — Было много плохого. И сгоревшие миры, и поломанные судьбы, и мертвецы… Вот только из пепла старой эпохи рождается новая, изломы судьбы складываются в дивный узор, а мертвецы давно уже истлели. Зачем тревожить их?

Тантаэ вздрогнул. Взгляд его глаз, отражавших рассветное алое небо, стал осмысленным.

— Зачем? Найта… Беда в том, что все повторяется, — он вздохнул и одним глотком допил горькую черную жидкость. Поморщился, оглядывая опустевшую чашку. — Семь лет назад, когда мы поняли, что яд действует необратимо, Максимилиан словно вернулся в тот день, на тридцать шесть веков назад. Но если тогда он просто терпеливо ждал смерти, не противясь ее приходу, то сейчас он бежит ей навстречу. Забивает оставшееся ему время какими-то мелкими делами, чтобы не задуматься и не испугаться. Ведь страх открывает все худшее в нас, заставляя совершать чудовищные поступки.

— Чудовищные — это да, — рассеянно подтвердила я. Голова шла кругом. — Но знаете что, Тантаэ? Я больше на него не сержусь. Вообще. Если до этого разговора и оставалось что-то такое, подленькое в душе, что требовало отомстить, то теперь — все. Просто люблю… Грустно только…

Слушая рассказ Тантаэ, я не заметила, как наступило утро. И теперь пустые дорожки постепенно наполнялись прохожими. Из приземистого здания столовой, скрытой от нас ветвями хвойного кустарника, доносился запах свежей выпечки и чего-то мясного. Алая полоска на горизонте зазолотилась, заливая окрестности ярким утренним светом. Со стороны бассейна и горок слышался плеск и первые взвизги утренних купальщиков.

Внезапно князь выпрямился, быстро оглядываясь в сторону аттракционов. Темные глаза сверкнули насыщенным алым, смывая печать грусти с аристократического лица.

— Вам не кажется, Найта, что эти крики не слишком-то походят на привычный гам отдыхающих?

Перед глазами мгновенно предстал злосчастный труп в полосе прибоя.

— Ох, нет!

Я мгновенно подорвалась с места и опрометью кинулась к бассейну. Тантаэ бесшумной тенью последовал за мной.

У бортика бассейна творился форменный хаос. Несколько служащих отеля переругивались на родном языке, тыкая пальцами поочередно то в воду, то в рыдающих на кушетке девчонок. Смешной лохматый парень в длинных шортах пытался успокоить бедняжек, старательно загораживая от них бассейн, в котором плавало…ой, мамочки… четыре трупа. Кажется, подростки. Один из них, тощий и белобрысый, еще клеился к Этне в автобусе.

— Оно набирает силу, — задумчиво протянул Тантаэ. На него несчастные утопленники не произвели никакого впечатления. Еще бы, с его насыщенной жизнью. — Сначала убивало поодиночке, потом едва сумело затащить двоих, а теперь вот четверо сразу. И, обратите внимание, все дальше и дальше от моря.

— Уже обратила…

Губы стали холодными и непослушными. В ушах звенело, как после глубинного погружения. Тантаэ удивленно оглянулся на меня:

— Найта, вы в порядке?

Я хотела сказать «да», но небо почему-то опрокинулось и почернело…

* * *

— Эй, подруга, просыпайся! Чтоб вас всех, а… Убери руки, я сама.

Бесцеремонный палец оттянул мне веко, и в глаза ударил яркий солнечный свет. Уже хорошо, значит, с небом все в порядке. Ага, и я всего лишь позорнейшим образом хлопнулась в обморок.