Зажечь звезду - Страница 42

* * *

…Боль. Снова боль. Она накатывает, как лавина — неудержимая, холодная и безжалостная. Горло сводит от желания выплеснуть эту боль в крике, но кричать нельзя. Нельзя ни на мгновение ослабить контроль, пропустив наружу хоть каплю бушующих внутри эмоций…

…. Да, да, да, он просто голоден, просто голоден, и сейчас ему все равно, ты или один из этих забавных человечков, которые умирают так быстро. Он не помнит, и только поэтому снова и снова запускает когти вглубь. Можно прекратить это, в одно мгновение прекратить, просто дав ему то, чего он хочет. Боль, страх, отчаяние. Но нельзя. Нельзя, потому что там, внутри, есть что-то, чего он не должен знать никогда … что-то темное, сладко тянущее, неправильное по своей сути…

…боги, почему же я такой живучий, за что…

…можно поддаться и выжить, но как смотреть потом в глаза ему и знать, что он тоже знает? Знает и передергивается от отвращения каждый раз, когда ты касаешься его рукой, взглядом, мыслью…

Нет! Молчать, молчать, не чувствовать, не помнить. Он голоден, он не сможет себя сдержать и скоро выйдет за ту грань, за которой для тебя нет ничего… Ксиль, ледышка ты настоящая, ну почему все так вышло…

— Кричи. Почему ты молчишь? Тебе же больно, я знаю… — горячие, как угли, пальцы касаются кожи почти нежно. Словно в насмешку, они осторожно отбрасывают с лица липкие от крови пряди, обводят дрожащие веки… Щит дает трещину. Невесомым движением касаются разбитых губ… О да, это еще больнее, чем самая жестокая пытка, и он чувствует это, мальчик с синими-синими глазами, как ночное небо…

…Как? Нет, не может быть… Он знает, давно знает обо всем, и сейчас бросает это знание тебе в лицо, как бросают перчатку… Он смеется над тобой, и когти пропарывают новую борозду в еще не успевшей затянуться ране. Да она уже никогда не заживет…

…больно, больно, больно… Но это ничто по сравнению с тем, что творится в душе. Пустота, отчаяние, боль, отвращение к себе… Пустыня, выжженная пустыня цвета вишни, а с неба все сыплется и сыплется серыми хлопьями прах сгоревших времен…

…не вернуть, не изменить, не исправить. Регенерация давно отключена, что толку цепляться за такую жизнь? Зачем вообще жить потом? Зачем противиться, держать проклятые щиты, если ему уже все известно…

…Щиты опадают со звоном хрустальным, как от разлетевшегося на осколки бокала. А он… он рядом, он смеется, он счастлив. Голод ушел. Ему хорошо… Ксиль, огненная звезда, я горю, а ты греешься в этом пламени… Руки немеют, тьма и бесчувственность наползают неотвратимо, но по странному совпадению — кто бы оценил эту иронию! — последним уходит зрение, и я вижу, как на твоем лице проступают понимание и ужас.

Синева взгляда, чернота волос и алая, алая кровь. Слишком слабый для тебя, слишком…

Прости.

* * *

Я помню эту историю. «Чудом выжил», — сказал тогда Тантаэ и улыбнулся. Пепельный князь всегда улыбался, когда говорило Максимилиане. Он действительно любил Ксиля — всем сердцем, без грязи и человеческих предрассудков. «Единственное существо, которое было мне ближе и дороже, чем Максимилиан, — это моя Эвис» — как-то раз сказал Тантаэ. Об отношениях Эвис и Тантаэ мне было известно мало. Я знала лишь, что они прожили вместе несколько столетий, у них родился сын — Ириано, кажется, а потом Эвис погибла. Ириано проклял отца и вскоре покинул его клан, перешел под крыло кровного врага то ли Ксиля, то ли Тантаэ. Бедный Тай, то его Максимилиан пытает, то возлюбленная умирает, то сын проклинает… Вот уж действительно не везет.

Мне вдруг подумалось, а как бы сложилась судьба Тая и Максимилиана, если бы они не были шакаи-ар? Если бы они родились… ну, скажем, среди аллийцев. Тогда не было бы жгучего голода, не приходилось бы пытать и убивать лишь для того, чтобы выжить. И регены в крови Максимилиана не заставляли бы его…

Стоп. Вот оно. Регены.

Уникальные частицы, которые делают шакаи-ар, собственно, шакаи-ар. Ни одна другая раса не обладала подобным свойством. Ни одна другая раса не была подвержена влиянию солнечного яда.

Яд взаимодействует с регенами, это доказали давно, но почему он взаимодействует?

Я подскочила на кровати. Сон слетел с меня, будто его и не было. Эх, только шесть утра, Дэриэлл еще спит… Ничего, ради такого дела и разбудить не жалко. Так, где я вчера рисовала руны вызова? В ванной, что ли…

Дозваться Дэриэлла удалось только с четвертого раза. И вправду не вставал еще, бедняга: волосы были не заплетены, глаза сонно блестели… И футболка наизнанку. Кстати, мне всегда было интересно: как Дэйр умудряется спать, не убирая свою роскошную шевелюру в косу? У меня даже в лучшие — худшие? — времена, когда волосы были длинной чуть ниже талии, за ночь они спутывались так, что к утру расчесать их получалось только при помощи заклинаний. А целителя даже после ночи в лаборатории и дня на узком, неудобном диване — мягкие медовые пряди, волосок к волоску.

— С добрым утром, — сощурился Дэриэлл, позевывая и неаристократично прикрывая рот ладонью. — Ты чего так рано, Нэй? Пятый час, я только недавно лег.

— Пятый? Да уже вроде половина восьмого, — я с сомнением взглянула на часы, и тут меня озарило: — Вот бездна, у нас же разница во времени четыре часа! Ладно, извини, — торопливо покаялась я и, нервно облизывая губы от нетерпении выпалила: — Мне тут в голову идея одна пришла…

В глазах Дэриэлла появилась искорка интереса.

— Рассказывай, чудо мое, — он перекинул волосы через плечо, на грудь и потянулся за гребнем. — А я с удовольствием послушаю, только для начала приведу себя в порядок — право, стыдно непричесанным и без штанов разгуливать… Впрочем, штанов ты не видишь — и то хорошо.