«Угу, — мрачно подумала я. — И впрямь романтик. Только Максимилиана с его жертвоприношениями и удивительно правдоподобными галлюцинациями под утро тебе не переплюнуть. Не тот уровень».
— …И тогда я вернулся к себе в комнату, достал револьвер… Это старый, отцовский, он стреляет через раз. Забил в барабан одну пулю — и да здравствует рулетка! Вы вовремя успели, ребята. Я… я благодарен вам. Особенно тебе, детка. Если бы не твои чудесные быстрые ножки… Я не имел в виду ничего такого! Ножки, конечно, симпатичные, но… Бездна, Хелкар, да кто тебя приучил поднимать руку на учителя?! Завтра я в вашей группе тест провожу, мне что, идти туда с таким фонарем под глазом? Да кто приставал к твоей сестре? Я, что ли? Нет, ну совсем никакого уважения к старшим! Разве же это приставания — так, флирт. Все, Хелкар, мое терпение лопнуло, на экзамене рассчитаемся… если ты до него доживешь.
Последняя фраза, сказанная наигранно-зловещим тоном, словно вспышкой высветила воспоминание.
Дура! Думаешь, если будешь стелиться под Мэйсона, сразу поступишь? Да все знают, что тебя вышибут с треском! И Мэйсона за компанию! Если он не сдохнет раньше!
— Рэм… а я, кажется, знаю, кто виноват в твоих проблемах.
Некроманты тут же перестали переругиваться и оглянулись на меня. Хелкар нахмурился.
— Не нравится мне твой тон. Ты же не собираешься…
— Ждите здесь.
Как ни странно, они не посмели ослушаться. Но об этом я подумаю потом. Мне вот что сейчас интересно: куда делось то проклятие, которое наложили на Рэма? Одну нить, еще не сформировавшую паутину, я могу сжечь, как и любая равейна, но завершенное проклятие, да еще и с летальным исходом… Даже светоч может лишь «отпугнуть» хищное плетение. Но ни ко мне, ни к Хэлу оно не прицепилось, значит, отправилось к ближайшей «родственной» ниточке — к своему создателю.
А это значит, что Монике сейчас очень и очень плохо.
Дверь мне открыл взъерошенный Валь. Общая комната была непривычно пустой и унылой. Только парочка студентов коротала время за стаканом чего-то алкогольного… Эх, сладок запретный плод. Даже если он паленый.
— Привет, Валь. Ты Адриэла не видел?
— Нет, а зачем он тебе? — хмуро поинтересовался белобрысый. Интересно, а он уже знал, что я провалилась? А если знал, то осуждал ли?
Впрочем, какая разница…
— Вообще-то мне нужна Моника, — призналась я. Валмир присвистнул.
— А она-то тебе зачем?
— Это личное.
Между прочим, это было почти правдой — Валмир зря мне не поверил. Некоторое время мы сверлили друг друга взглядами.
— Хорошо, — сдался Валь. — Ее комната справа по коридору. Коричневая дверь, на ней картинка с котенком. Беленьким таким, противным.
— Спасибо.
Конечно, дверь была заперта и на стук никто не отзывался. Но использовать нити как отмычку я научилась уже давно.
Моника стояла на подоконнике, держась рукой за створку. Черный силуэт, оранжево-красное солнце… Почти красиво. Белесая паутина вокруг девушки была такой густой, что ее можно было увидеть даже невооруженным глазом — дрожащее марево на фоне ржавого неба.
— Я не стану спрашивать, что ты наделала, Моника. Это и так ясно. Скажи мне только: зачем?
Она повернула ко мне заплаканное лицо. Спутанные волосы блеснули в косых лучах чистым золотом.
— Потому что я люблю его, разве не понятно? И если он не может быть моим, то и ничьим другим тоже! Лучше я убью и себя, и его! И тогда мы будем вместе!
Я закусила губу. Как все просто. Как все сложно. Некроромантика, чтоб ей провалиться в бездну… Сказка, у которой нет конца.
— Странные вы, люди. Почему вы стремитесь уничтожить то, что любите? Откуда столько жестокости? Убить любимого… Убить себя… а в итоге-то что?
Моника смотрела на меня странным, слегка удивленным взглядом. И почему-то в этот момент она — несчастная, недалекая, вздорная — была куда больше похожа на королеву, чем я.
— А тебе какое до этого дело, равейна? Ты все равно ничего не изменишь. И я ничего не изменю. И не исправлю. Даже если я…
Я сделала шаг к Мон. А она — из окна. Три десятка этажей — и мерзлая, покрытая тонким слоем снежного пуха земля.
И будь я хоть тысячу раз королева, я не умею воскрешать мертвых.
Так получилось, что в замке я задержалась еще на неделю. Пока суд да дело, пока с меня сняли обвинения в убийстве Моники — нелепость, но инициатором проклятия посчитали именно меня. Серьезных неприятностей следствие не доставило, а пока оно длилось, я жила в апартаментах Рэмерта — еще чего, добровольно идти в камеру. Сам некромант целыми днями пропадал то на лекциях, то в лаборатории. Так что выгораживал меня, в основном, Хэл. Мы крепко сдружились за это время. Никогда раньше у нас с братом не было общих интересов, а здесь… В некотором роде я была даже благодарна Монике.
В процессе расследования выяснились подробности заклинания, которым воспользовалась девушка. Ничего особенного — оно всего лишь заставляло вспомнить человека о самом страшном. Интересно, а почему на меня вместо этого напало какое-то потустороннее существо? Когда я подошла с этим вопросом к Хэлу, он долго смеялся. «Слушай, Нэй, да ты у нас оказалась бесстрашная. Вместо дурных воспоминаний притянула квинтэссенцию ужаса».
А может, дело действительно было в том, что меня ничего не мучило? Нет, страхи были, да и в жизни случалось всякое… но я ни о чем не жалела. Что не ломает — делает нас сильнее, так ведь? И незачем винить себя, раз за разом прокручивая прошлое…
Переговорить по душам с Рэмертом так и не удалось. Если честно, я на него даже слегка обиделась. Но потом узнала, что это он поручился за мою невиновность, что избавило меня от заключения в пиргитовую камеру — и все мои обиды мгновенно перешли в глубокую симпатию.